Марк Рудинштейн: Когда мы привезли Депардье на «Кинотавр», он ни на секунду не выпускал бокал с вином из рук
Марк Рудинштейн, кинокритик, актёр и функционер в гостях у Радио «Комсомольская правда»
Фото: Наталья КАМЕНЕВА
Арасланов:
- Сегодня у нас в гостях Марк Рудинштейн, продюсер, создатель кинофестиваля «Кинотавр». Скажите, а почему вы обрадовались, когда узнали, что Леся не сможет на интервью подъехать?
Рудинштейн:
- Я не очень стремился к ней. Я просто дружу с Венедиктовым и вообще со всей этой компанией «Эхо Москвы» и мне не совсем нравилось то, что она там вытворяла. Поэтому я сначала даже не понял, к кому я еду. Но потом меня… как называется программа?
Корсаков:
- Мракоборец.
Рудинштейн:
- Я увидел какую-то провокацию в этом слове и поэтому я не очень огорчился, что ее нет.
Арасланов:
- По сравнению с вечностью, период, который успел пройти до сегодняшнего момента со дня вашего юбилея, в общем-то мелочь. Поэтому мы с недавно прошедшим юбилеем вас поздравляем!
Рудинштейн:
- Спасибо большое! Это уже не столько юбилей, сколько называется прощание… Дело в том, что я, честно говоря, даже не ожидал, что я приду сюда сегодня. Я завязал с интервью и, может быть, вот это ваше будет последнее, уже я больше не буду давать интервью. Потому что я перехожу в такой созерцательный период своей жизни, когда хочется больше слушать, читать. То, что не дочитал в детстве, то, что не дослушал в детстве.
Арасланов:
- На самом деле, читаешь ваши интервью и такое ощущение складывается, что вам все вокруг не нравится. Вам не нравятся люди, не нравятся актеры, многих коллег по цеху вы прикладываете…
Рудинштейн:
- Давайте сразу оборвем. Не многих коллег по цеху, сотни коллег я любил, а задел только двух, ну, трех. Один еще жив. При этом, не надо говорить, что многих коллег по цеху. Дело в том, что у нас в стране считается, что талантливый там, легендарный, важный для родины человек не может быть плохим человеком. Может. Он может быть талантлив, он может быть легендарен, но он может быть плохим человеком. И таких примеров можно привести много. За две страницы в книге, за всего две страницы в книге, которая вышла не по моей воле. Вот сейчас есть книга, которая в конце концов уже объясняет, что должно было быть… Ну, поймите, сотни людей, ради которых я жил и ради которых работал, вполне нормально ко мне относятся и никого я не гноблю.
Арасланов:
- А как тогда эти две страницы появились?
Рудинштейн:
- Они написаны были больным человеком. Я лежал в больнице практически с диабетом и была такая ситуация, что как-то забыли меня – никто не приходил – и тут обратились ко мне с просьбой написать книгу. Но это не тогда, когда я лежал, книга была написана раньше. И был договор, что ее напечатают не раньше, чем через пять лет. И все были живы еще. Книга не о мертвецах была.
Арасланов:
- Абдулов был жив.
Рудинштейн:
- Все были живы. Янковский, Абдулов. Единственное, через три года они имели право напечатать рекламные, ну, в смысле, выдержки из книги, для того, чтобы… промоушн сделать. И вот этот промоушн я прозевал. Не было бы этих двух страниц, в которых я задел… я, кстати, говорю только об одном человеке – об Олеге Ивановиче Янковском – об Абдулове я готов подписаться под теми словами, которые напечатаны и ничего я не жалею. И все. Кто меня обвиняет в том, что я злой? Все любили столько лет и остались друзьями… и говорить обо мне как о человеке, не любящим актеров – это просто бред какой-то.
Арасланов:
- Сейчас как человек созерцающий, воспринимающий, что вас радует, что вдохновляет? Я в первую очередь про кино.
Рудинштейн:
- Ну, я в принципе выговорился. Я устал от этих разговоров и вообще я перешел в состояние, когда хорошо себя чувствуешь… во-первых, я перешел в счастливое состояние. Я могу общаться с тем, с кем хочу. Мне не надо общаться с тем, с кем надо. 25-30 лет жизни я вынужден был общаться с тем, с кем надо. А теперь я общаюсь с тем, с кем хочу.
Корсаков:
- А кто эти люди, если не секрет?
Рудинштейн:
- Я могу называть много людей из общения... Это Зиновий Гердт, Вера Глаголева, Александр Збруев, Григорий Горин, Таривердиев. Сотни людей. Я имею в виду определенную категорию людей, гармоничную, красивую, живших красиво, с которыми я могу общаться и ради которых я все это затеял. Я все это затеял ради этих людей и жил ради этих людей.
Арасланов:
- Под всем этим вы подразумеваете, в первую очередь, «Кинотавр»?
Рудинштейн:
- «Кинотавр» - это организация, которая решала определенные государственные задачи. Частное лицо занималось государственной задачей. Пропал совковый фестиваль, который ездил по всем городам от Петербурга до Узбекистана и на его место пришел частный фестиваль без копейки государственных денег. Пришел и стал законодателем мод по сей день. Ведь я ушел уже 10 лет назад, а он живет по тем же законам. Другое дело, что пришли новые люди, пришло новое время, стало больше денег.
Арасланов:
- Давайте поподробнее о вашем восприятии современного «Кинотавра» поговорим.
Корсаков:
- Марк Григорьевич, скажите, вы ездите на «Кинотавр» в последнее время?
Рудинштейн:
- В последний раз я приехал, когда мне вручили за выслугу лет, за вклад… ну, мне больше нравится, правда, за вклад премия Феллини… я лауреат премии ЮНЕСКО за вклад в национальный кинематограф. Кстати, нас всего два.
Корсаков:
- Кстати, мы хотели об этом спросить…
Рудинштейн:
- Нас всего два. Директор Каннского фестиваля и я. Поэтому есть чем гордиться.
Корсаков:
- А как вас наградили? Как это получилось?
Рудинштейн:
- Приехал Жак Аттали, это был второй человек после Миттерана во Франции, когда приехал Депардье к нам. Посмотрел на все это, ему понравилось. Причем, это ж было еще абсолютно не поддерживаемый никем фестиваль , он еще прекрасно видел, как против него борется Никита Сергеевич Михалков. Он все это увидел и сказал – ты ж национальный герой. И решил вручить… ну, в смысле, не вручить, он решил ходатайствовать перед ЮНЕСКО о награждении меня вот этой медалью Феллинни и дипломом. Это очень торжественная процедура была. Это поднятие флага в ЮНЕСКО, посол наш. А еще интереснее было, что эту процедуру снимал Березовский. И когда он узнал, что это Рудинштейн, он все смыл. Первый канал записал эту торжественную церемонию вручения, а у него в этот момент, ну, «Триумф» шел в Париже. И он приказал все смыть. Мне пришлось повторить эту церемонию в Москве. Пригласить сюда Катрин Денёв… Во время открытия фестиваля. Она же была президентом фестиваля «Лики любви» и мы повторили эту церемонию в Москве.
Корсаков:
- А почему Борис Абрамович так к вам отнесся?
Рудинштейн:
- Видимо, он не любит евреев. Во всяком случае, конкурирующих с ним…
Корсаков:
- Вы с ним как-то…
Рудинштейн:
- Один раз он нас пригласил с Янковским к себе в офис на Пятницкой, или на Ордынке… Короче говоря, он пригласил по поводу того, чтобы взять фестиваль под себя. Мы пришли, сели. Вокруг нас бегали десятки официантов, нас не знали чем поить, чем кормить. Он сидел напротив… После 30 минут кормления он объявил, что он передумал, что он не будет нас финансировать. Тогда мы его спросили – а зачем вы нас позвали? В то время Янковский и я как-то были даже чуть-чуть выше по рейтингу, более медийные личности были, чем он решил то ли понизить нас, то ли опустить нас… И вот с того момента, когда мы спросили «а зачем вы нас пригласили», я нажил себе врага номер один… ну, во всяком случае, он смыл церемонию награждения меня премией Феллини.
Арасланов:
- А вот это единственная гадость, которую он сделал?
Рудинштейн:
- Он не успел больше остальных сделать – он ушел за границу.
Арасланов:
- А за эти полчаса вы о чем разговаривали?
Рудинштейн:
- Ни о чем. Мы сидим кушаем, он сидит работает – ну, ему все время кто-то подбегает, что-то подносит, он же не говорит вслух, ему пишут записки, он тут же отвечает на них… он даже не смотрел на нас… видимо, он знал, кто перед ним сидит. А потом просто вот… Я вам рассказываю, как есть. Об этом еще никто не слышал.
Арасланов:
- Когда вы вышли после этого прекрасного обеда, вы с Янковским между собой о чем говорили?
Рудинштейн:
- Вот об этом. Что это было? Более того, я ему сказал – зачем вы нас пригласили? И все, не получив никакого ответа, я прекратил домогательства.
Корсаков:
- Вот если возвращаться к «Кинотавру», почему вы сейчас туда не ездите, учитывая то, что вас там на руках должны носить.
Рудинштейн:
- Они меня первые два года носили на руках, пока не произошло это событие с книжкой. Когда произошло это событие с книжкой, сначала Роднянский, и Толстунов тогда еще был, извинялись… Ну, что вот такая ситуация, что приезжает Ярмольник, что будет конфликт… Я им сказал – ребята, чего вы волнуетесь, ну, я уже наездился так, что мне хватит. Во-вторых, у меня есть «Кинотаврик», детский фестиваль, который по-прежнему успешно идет в Сочи в тех же условиях, с той же дорожкой. Правда, не я его делаю, его делает моя команда. Да о чем говорить, моя команда делает по сей день большой фестиваль. Восемь человек администрации фестиваля – это команда «Кинотавра». Они сначала делают большой, потом маленький. Поэтому ничего не поменялось. «Кинотавр» живет в той конструкции, которая и была придумана. Другое дело, что наполнение другое. Ну, другое кино – другое время.
Корсаков:
- Но там же раньше в 90-е годы, ну, я там не был в 90-е, но, думаю, что там безумства и веселья было гораздо больше…
Рудинштейн:
- Ну тоже сказки очередные. Веселье и безумство и сегодня есть. И еще более сильное. Если уж тогда небольшая группа актеров, стариков таких, или молодых – ну Баширов там, Ефремов Миша – ну, небольшая группа пила, ну, заводила публику. Но по сравнению с тем, как пьют сегодня… Могу сказать, что меньше пьют все-таки. Но если пьют, то пьют серьезно… Во-первых, вы забываете время. Это 90-е годы. Люди, получив на две недели возможность… как вам объяснить, это был корабль актеров… ну, гостиница «Жемчужина» она стоит кораблем в море, кто знает. Это единственная гостиница, что стоит кораблем в море. Так вот, люди садились в этот корабль на 14 дней и забывали, что у них там есть жены, дети, семьи… То есть, это был корабль счастья. Вот все садились и 14 дней испытывали счастье. Счастье было не только в том, что кормили и поили, счастье было в том, что кино-то нигде невозможно было посмотреть, кроме «Кинотавра». И смотрели все фильмы, и ходили в кино. Конечно, вечером садились на берегу моря и разговаривали, и выпивали. Но это не мешало процессу… Море, Сочи… поэтому не надо это воспринимать как публичный дом. Влюблялись, женились люди. У нас через девять месяцев после «Кинотавра» родилось 9 детей. Это были действительно влюбленности. Мы вывели всех проституток из гостиницы, мы вывели казино, мы все вывели оттуда. С главным бандитом договорились и со второго фестиваля ни одна из группировок не могла туда войти. Вот мы все это привели в божеский вид и у кого поворачивается язык… ну, напился журналист там один, упал… и сказал, что он боролся с Рудинштейном там за правду… Ну, это ж цирк… Я вас очень прошу – давайте расставим все точки. «Кинотавр» - это было так в точку в то время, так удачно придумано, что вот пройдет 50, 100 лет, будут меняться руководители, забудут нас… кто помнит главного администратора Каннского фестиваля? Кто придумал этот фестиваль? Никто не помнит. И так же самое забудут и меня.
Корсаков:
- Вот эта легендарная история с Депардье, которого вы привезли… он недавно сообщил в интервью, что он в день пьет 10-12 бутылок вина. Это правда?
Рудинштейн:
- Да, да, да. Я вам расскажу, как это было. Он сошел с самолета, его привез на собственном самолете Жак Аттали, он сошел с самолета с бокалом собственного вина, приехал в гостиницу, не выпуская бокал. Он кур привез с собой. Были там переговоры по поводу закупки его продукции… И везде он ходил с бокалом вина. Он прошел на море, он зашел в воду в одежде с бокалом вина. Дал пресс-конференцию, блестящую, и при этом он все время пил. Он вышел на сцену, как звезда, представить картину. И уже когда больше нечего было делать, он с бокалом вина ушел в свой номер. Ну, естественно, когда он остался один, все это сказалось, ну и кончилось тем, что дежурная, потому что был не закрыт номер, обратила внимание, что Депардье был в крови в туалете… Ну и началось – убили Депардье! Пока я добежал до 14-го этажа, можете представлять, что я пережил? Но его не убили. Он упал с голой задницей с унитаза и ударился головой о выступ, который был…
Арасланов:
- Можно представить, о чем вы думали, пока добежали до 14-го этажа…
Рудинштейн:
- Да. Я прибежал, прибежал Жак Аттали… Я вам говорю, что это было смешно… Второй человек Франции бежал со мной на 14-й этаж… ну, прибежали, а он головой ударился. Но дело в том, что это стало легендой фестиваля. Раньше ну кого удивишь «Кинотавром» после Венеции и Канн? Ну, кого удивишь? А теперь говорили – это там, где Депардье ударился головой об унитаз? И действительно, вышла громадная статья с моим портретом во французских, английских изданиях… ну, писали больше о фестивале, но зацепка была, что вот такое случилось. А потом, когда у нас Сокуров отказывался от приза, говорили – о, на «Кинотавре» Сокуров… это только Ангелопулос мог позволить себе в Каннах отказаться от главного приза.
Корсаков:
- Не от главного, ему там вручили приз второй по значению и он отказался, потому что он хотел…
Рудинштейн:
- У нас Сокуров отказался от второго приза.
Корсаков:
- Вот и Ангелопулос тоже отказался от второго приза.
Рудинштейн:
- Мне казалось, он отказался от Золотой ветви? Я не буду спорить, но параллели пошли. Во Франции отказался Ангелопулос, у нас отказался Сокуров… И вот эти накрутки – Депардье, Ангелопулос, Ван Дамм, Лундгрен… У нас перебыли все…
Корсаков:
- И в том числе Сьюзан Сарандон к нам приезжала.
Рудинштейн:
- Да. Знаменитая история с Ярмольником, когда он выгнал из-за стола Сьюзен Сарандон – она села покушать, а он, видимо, заказал этот стол…
Корсаков:
- А как она вообще приехала?
Рудинштейн:
- Что значит как она приехала? Мы платили за это деньги. Мы же не скрываем. Правда, со Сьюзен… вот был такой Боб Вронкель, здесь, в Москве, крутится, сейчас школу организовал американскую, вот когда-то он обманывал нас, привозя актеров и запрашивая очень большую цену. Я нашел своего человека в Голливуде, который выяснил, что на самом деле получает Сьюзан Сарандон. Он просит с меня 90 тысяч, а выясняется, что она получает 15 тысяч. Ну, совесть есть? И вот когда мы ее пригласили, я начал его опускать. Сначала я его опустил до 50 тысяч, за две недели я сказал – больше 30 нету. А за одну неделю я оставил 15 тысяч и надо было видеть его лицо, что ему ничего не досталось, но ему пришлось, так как он перед ней был в контракте и должен был ее привезти, она получила свои 15 тысяч, а он стал лучшим моим другом… Но надо сказать, что, учитывая, что Сьюзан Сарандон была первой, а он привозил много и других актеров, я не скрываю, мы платили за приезд… Если Ван Дамм делал удар ногой и говорил «Рудинштейн мой лучший друг» - это не значит, что я его лучший друг. Это значит, что он меня вообще не знает. Поэтому все вот эти страсти-мордасти, когда Михалков обнимается с кем-то… ну, 2% там есть друзья, а 30% - мы для них были еще в то время никто и звать нас было никак. Вот он приехал, за деньги он меня обнял, за деньги он что-то сказал, чтобы все думали, что вот я такой властный, что мне раз плюнуть…
Арасланов:
- А сцена с Ярмольником – что значит выгнал? Физически?
Рудинштейн:
- Нет, она сама встала и ушла, просто он нахамил ей. Вы знаете, на удивление, он даже, по-моему, ее в лицо не знал. Ну, вообще Ярмольник только знает себя в лицо, а остальных он плохо себе представляет… Она сидела за столом, кушала, а он заказал этот стол, ему сказали – есть другой… А он раскричался и… Я настолько не люблю его, что не могу даже говорить о нем…
Корсаков:
- Давайте поговорим о современном кино как таковом. Вы за ним следите?
Рудинштейн:
- Я первые 5-6 лет… ну, представьте себе, что я 20 лет с 12 ночи до 4 утра обязательно смотрел все фильмы, которые приходили на «Кинотавр». Ну, я имею в виду чтобы иметь представление. Я наелся кино так, что я первые четыре года вообще не подходил. Вообще кино не любил. Органически я не мог смотреть кино. А потом постепенно начал… Ну, сейчас я не могу сказать, что я смотрю кино. Я смотрю то, что предлагают посмотреть и то, что меня интересует. Во-первых, очень многие сегодняшние лидеры, особенно молодежные, выросли из нашего «Кинотавра». Они были в дебюте сначала короткометражного кино, потом полного…
Арасланов:
- Давайте фамилии назовем.
Рудинштейн:
- Ну, Меликян, Сигарев… ну, я буду по ходу вспоминать… Во-вторых, для меня остались классики уже. Тодоровский для меня классик… Из старых режиссеров я могу только назвать Тодоровского. Я не могу назвать ни Говорухина, ни уж тем более Михалкова. С Михалкова началось для меня кино… Я говорил, что я с собой возьму три фильма на необитаемый остров. «Неоконченную пьесу», «Монолог» Авербаха и «Эммануэль», часть первую. С Михалкова для меня началось кино. Это трагедия человека, который делал замечательное кино и, как сказал Рязанов, «бог дал – бог взял».
Корсаков:
- Это он сказал про Михалкова?
Рудинштейн:
- Да, это он сказал про Михалкова. «Бог дал – бог взял».
Корсаков:
- Вот на ум приходит сразу две церемонии вручения наград – Ника и Золотой орел. Ну, во-первых, там был идентичный набор фильмов в категории «Лучший фильм», только на Нике был еще дополнительный фильм Сигарева последний.
Рудинштейн:
- Это единственное, что могла себе позволить Ника.
Корсаков:
- На обоих получил приз за режиссуру Станислав Говорухин. Хотя, на мой взгляд, «Конец прекрасной эпохи», при всем уважении к Станиславу Говорухину, это не сильно выдающийся фильм. Было ощущение, что вот ему 80 лет и ему к 80-летию…
Рудинштейн:
- Нет, ему не за 80 лет это дали. Он председатель Народного фронта. Вот за это, а не за 80 лет. Вы обратите внимание, любимый мой Шахназаров, менее любимый там Говорухин, вы посмотрите, они все стоят на телевидении и отрабатывают деньги на кино. Отрабатывают. Я понимаю, Шахназаров, которому надо еще и студию содержать, и он очень много сделал для Мосфильма… Он хороший режиссер, ничего не могу сказать. И Говорухин хороший режиссер. Но они вынуждены пыхтеть на трибуне в соловьевских передачах и получать деньги для того, чтобы делать свое кино. Что касается говорухинского кино, я опять же должен сказать, что все его картины, как он сам говорит, переживут его и будут 150 раз показаны по телевизору. Независимо от конъюнктуры. Потому что он хороший добротный середняк, который делает кино. Вы знаете, в чем было раньше отличие американского кино от нашего? У американского кино был хороший середняк. Профессионалы, которые держали второй план. За счет которого, кстати, и живет Голливуд. И блестящие режиссеры – их 5-6… То же самое и здесь Говорухин и Шахназаров классные середняки и их кино всегда будет востребовано. Но это не значит, что им надо давать призы за лучшие картины. Я вам должен сказать, что мне «Конец прекрасной эпохи» не понравился. Потому что Довлатов значительнее гораздо фигура и интереснее в своем противостоянии с государством, чего Говорухин не мог сделать даже в картине о тех годах, потому что слишком перекликаются…
Корсаков:
- Не мог показать противостояние человека и государства.
Рудинштейн:
- Вот не мог показать. И это все слилось к милому хождению какого-то симпатичного мальчика по экрану, который иногда острит, иногда трахается и больше ничего. И даже вот ни на минутку не стало жалко его отъезда. Он не дотянулся до фигуры Довлатова. Вот в чем вся проблема. Ну а что касается Михалкова, ну, здесь уже к бабке не ходи, здесь просто маразм какой-то. Я не могу воспринять после картин «Родня»… уже «Утомленное солнцем» было последнее, что удалось совершить. Удалось. И то не до конца. Ну, просто американцы должны были ему за «Сибирский цирюльник»… Вы знаете, что «Сибирский цирюльник» не мог выйти из-за того, что этот Клинт Иствуд поставил вопрос, что надо заменить проститутку, что она не должна быть американкой. Из-за этого не дали ни проката картине, а значит не могли и выдвинуть картину на Оскара там и на что угодно. И после этого такое впечатление, что он сломался. Но сломался он не поэтому. Просто сломался, потому что вот человеческая натура, когда она пакостит, она волей-неволей… Вы знаете, я придумал, у нас когда-то в детстве, в юности был такой бал интеллигентности… ну, по десятибалльной системе. Что этот человек вот там 0,7 Ромен Роллана. А я придумал диагноз непорядочность – 1 Михалков. И вот теперь я, когда раздаю непорядочные действия каких-либо там людей, я говорю – ну, это 2 Михалкова, а это 3 Михалкова.
Арасланов:
- А если бы вам предложили придумать шкалу порядочности, вы бы ее чьей фамилией обозначили?
Рудинштейн:
- Сразу на слух бросается три фамилии. Горин, Гердт, Таривердиев. Вот три человека, которые для меня всегда были лакмусовой бумажкой. Они были членами совета «Кинотавра», они мне говорили всегда правду. Вот они могли меня осечь, остановить и для меня их слова было свято. Зиновий Гердт вообще называл меня художественным руководителем денег.
Арасланов:
- Хорошо. Про Говорухина мы говорили. По вашему ощущению, при том, что сейчас в стране происходит – и политическая ситуация, и экономическая – хорошее кино делать в принципе невозможно? Широкого, большого кино?
Корсаков:
- В прошлом году из 30 самых кассовых фильмов один только фильм российский – и это мультик про трех богатырей, по-моему…
Рудинштейн:
- А «17» не прострелила?
Корсаков:
- Она была не в прошлом году. А я имею в виду 2015 год.
Рудинштейн:
- Я не знаю. Я вот сейчас посмотрел «Экипаж» и для меня это мракобесие какое-то. Вы понимаете, это рассчитано на людей, которые не видели того фильма, вот на молодежь. Не видели фильма Митты и вообще не видели немногих картин, которые являются классикой, я не говорю советского кино. Потому что советского кино нет, российское есть кино. Это ж придумка – советское кино. Вот они не видели того советского кино и поэтому для них сегодня «Экипаж» это бомба. Я вот посмотрел позавчера эту картину и там есть шутка – Митта сидит за каким-то пультом – и они сцену вулкана полностью сняли в тех же декорациях… то есть, в той же объемной… вот если вы сравните… даже падение лавы, вот этот комбинат какой-то который рушится… они даже не потрудились поставить новую декорацию, чтобы это сделать. Точно воспроизвели. Ноль в ноль воспроизвели то же самое, что и у Митты. Остается что? Остается более возможная техника, более идиотский придумки, чем спускать по канату людей в самолет, просто не придумаешь. Это уже надо было быть американским продюсером, чтобы заставить… Вот американский продюсер мне рассказывал, как Кончаловский в фильме, который он снимал, там его сняли со съемок, потом выпустили под другим именем… вот он говорит, продюсер американский – я хочу, чтобы вот этот твой герой пролез через крутящийся пропеллер. Кончаловский говорит – это невозможно. А я, говорит, хочу. Ну, снимайте – и все. И Кончаловского сняли со съемок и поставили пропеллер. То же самое и здесь. Они чокнулись на американских продюсерах, вот что хочу, то и ворочу. Я так думаю, что и Лебедев даже там… я не знаю, кто у них там продюсеры.
Корсаков:
- Продюсеры Михалков, Верещагин…
Рудинштейн:
- Вот понимаете, такое ощущение, что – что хочу, то и делаю. Но дело не в этом даже. Уровень актерской игры на фоне этого шума всего… ну, ставьте рядом даже Жженов – Машков. Ну, совершенно другая история, совершенно другой актер, совершенно другая чувственность. Здесь же нахмуренные брови все время и рядом мальчик в лице Козловского, именно мальчик в лице Козловского, который пытается вот это все разбавить, не имея никаких линий любви. Ведь здесь практически уничтожили все, ради чего делается экшн. Сначала влюбляют в героев, как это у Митты сделано, а потом бросают их в эту ужасную катастрофу. Здесь этого нет. И поэтому только следишь – спасут-не спасут. Все. Никого не жалко. Даже выписанные истории пассажиров самолета настолько неинтересны… У Митты такие там эпизоды, что просто слезы душат… а здесь все это… Ради того, чтобы вот напридумать…
Корсаков:
- Ради того, чтобы заработать деньги.
Рудинштейн:
- Вот то, что я говорю, что они повторили декорации, то это значит, что, если фильм стоит… я к примеру, я уже по Михалкову один раз высказался, он меня оскорбил… Я сказал, что на экране не 50 миллионов, а 17 – я умею считать. Я, слава богу, тоже продюсер и 10 картин сделал когда-то в свое время. Не с таким размахом, но сделал. Я умею считать. И на экране я вижу 17 миллионов вместо 50. То же самое и здесь. Если они сварганили эту сцену, повторив сцену Митты, я не сомневаюсь, что они ее провели как новейшую технологию…
Арасланов:
- Назовите хотя бы пару фильмов из последних, которые бы вдохновили?
Рудинштейн:
- Безусловно, «Оттепель» Тодоровского. Безусловно, Меликян «Про любовь», безусловно, Сигарева «Страна ОЗ». Вот, пожалуй, те картины, которые меня волнуют и ради них я готов. Вообще много интересного на «Кинотавре». Они хорошую линию избрали. Они тащат несмотря на все эти капризы стариков, которые хватаются за голову и кричат, что же это такое и уходят из зала… вот возьмем Лебедева. Его явно утащили в другую сторону. Вот он сделал неплохую «Звезду», хотя это тоже повторение известной картины. Но это была самостоятельная картина, абсолютно… Вообще кино не терпит идеологии. Как только туда вмешивается идеология, все летит вверх тормашками, все становится плохо. Вот был хороший режиссер, мог работать дальше. Практически бросили его на идеологию… Сейчас, не дай бог, картина «Экипаж» соберет больше 500 миллионов и уже будут говорить, что мы побили все рекорды. Вы видели, что у нас билеты рвут в кинотеатрах? Знаете почему? Вот я писал Путину письмо – нужен единый электронный – это было четыре пункта выхода из кризиса отечественного кино. Первый пункт был единый билет. Что это такое? Это касса в магазине. Продается электронный билет, ты его сам опускаешь и где-то компьютер щелкает, на что сходили, кто посмотрел, сколько посмотрел, что надо крутить в тех или иных районах. Но главное – это учет. А они рвут билеты. Это значит, что они воруют. Помните совещание по телевизору, Путин говорит – да что же это такое – электронный билет, сколько он стоит? Ему говорят – ну, 6 миллионов. Он говорит – ну, давайте скинемся здесь сейчас и сделаем электронный билет… Это ж уму непостижимо… Никто не хочет довести это дело до конца, потому что тогда все станет ясно, сколько собирает картина… Я когда приехал во Францию, я хотел посмотреть, что же такое кино во Франции? Три человека в комнатке сидят при правительстве Франции и руководят всем кино. И я тогда поднял кипиш, что надо убрать Госкино – меня первый раз невзлюбили за это – но потом все-таки убрали Госкино … Но вы представляете, эти две тысячи народа сидело в переулке этом и ты не успевал с деньгами выйти, которые тебе дали на кино, на фестиваль, чтобы не раздать их в этом заведении… Но уже сейчас меньше… Но сколько копий было сломано… Вот Армен Медведев – блестящий критик, он блестяще говорит о кино, я его обожаю слушать, но я не мог видеть то, что творится с кинематографом и я написал Черномырдину письмо. Тот почитал и говорит – да, а чего держать такую машину? Где Медведев, спрашивает он? Как, идет главный фестиваль страны и нету министра? Через два часа министра привезли… Тот его спрашивает – а зачем нам такое министерство?.. Ну, вот так руководят… Три человека во Франции руководило кино. Три человека. И по сей день так. И решались вопросы. Я предлагал то же самое, что во Франции – 20% от проката иностранного идет на поддержку кино. Вы знаете, что значит было бы 20% от проката американского кино нашему? Мы бы в золоте купались. Мы бы не искали денег, а вообще сами бы все решали. И не надо было бы Михалкову организовывать фонды какие-то. Все сами бы решали. И старикам пенсии, и… хотя бы один процент с фильмов, которые уже когда-то были сняты, чтобы старикам платили там копейки с фильма, с проката, уже потом. Вот жадность наших олигархов доходит до маразма. Не хотели. Так и не пробил я эту ситуацию. Для того, чтобы не делать одолжение. Вот Михалков кого-то похоронил… Не надо одолжений. Вот фонд. Не фонд, а отчисление на похороны, отчисление за сыгранные роли…
Корсаков:
- Отчисления на спокойную старость, на пенсию…
Рудинштейн:
- Да, да. И на все хватило бы 20%... А у нас… когда они запустили, было смешно смотреть, эти билеты по 10 копеек… когда надо было набрать 300 рублей, когда продавали – вот так, один билет – наматывали на руку.
Арасланов:
- Ну, сложно верить вообще, что вам 70 лет – такое жизнелюбие вы источаете…
Рудинштейн:
- Да, ребята, я просто к другому готовился…
Арасланов:
- А счастье по Марку Рудинштейну это что?
Рудинштейн:
- Вот это как раз то, что сегодня у меня есть. То есть, то, что сегодня у меня нету. Счастье – это дорога между двумя несчастьями. И я эту дорогу прошел. И я был счастливым человеком. А сейчас она закончилась. Ну, я считаю, что пришла другая пора. Я называю ее созерцательной. Вы знаете, я с удовольствием начал ходить на концерты классической музыки. Это не потому, что я что-то понимаю в ней, я Баха от Оффенбаха не отличаю. Но мне хорошо там. У меня друг, мы служили вместе в армии, он на баяне играл, дирижер Большого театра Александр Лазарев, раньше главный дирижер, он приглашает меня на все свои концерты, оперы. И я таю. Вот что меня уносит, я не знаю. То же самое книги.
Корсаков:
- Кстати, что вы читаете, что бы вы могли…
Рудинштейн:
- Я читаю много Быкова сейчас… пока я увлекся им, он мне нравится. Хотя уже записался. Вот я считаю, что он уже начал тавтологией заниматься. Но я повторяю, дело не в том, что я читаю, дело в том, что я не имел возможности в юности, до 40 лет я не мог читать то, что я хочу… да я даже не знал, что это есть. Мы знали Пушкина, Лермонтова и Шолохова. А, оказывается, есть еще пару писателей неплохих. То же самое и с музыкой. Чайковский, Мусоргский – и все. А потом оказалось, что какая музыка! Опять, повторяю, я не разбираюсь в ней, но каждый раз я уже ощущаю кожей, что отличается от чего. Что вызывает какие-то страсти, что вгоняет в сон. Вот почему я говорю, что я ухожу? Потому что вот я сказал вначале – потому что есть счастье общаться с тем, с кем хочется. А не с тем, с кем надо. И читать то, что хочется, слушать то, что хочется. А это большое счастье. Вам оно еще не дано. Вам придется подождать немножко.
Арасланов:
- Спасибо вам большое за этот разговор!