Премия Рунета-2020
Россия
Москва
+7°
Boom metrics
Общество26 декабря 2019 12:40

Как на самом деле вел себя Сталин в первые дни войны

История о полной растерянности вождя, скорее всего, миф

Семьдесят четыре года минуло с начала Великой Отечественной. И все годы идут дискуссии, как Сталин действовал в первые дни войны. Находился в подавленном состоянии или руководил страной, скрывался на даче или активно работал?

Неприемный день

Идею неспособности вождя в течение какого-то времени руководить страной выдвинул в 1956 году Хрущев. Мол, вечером 29 июня Сталин уехал на свою дачу в Кунцеве и никого не принимал до вечера следующего дня.

Подтверждением «кризиса власти» якобы было то, что Коба после 29 и 30 июня никого не принимал в кремлевском кабинете. Перерыв в записях секретарей с часа ночи 29 июня до 16.40 1 июля доказывает, мол, что вождь «находился в прострации». Аргумент слабый. Мы пока еще очень мало знаем о Сталине. Если, скажем, в отношении Ленина имеется его биохроника и можно определить, чем он занимался в тот или иной день, то из сталинской биографии выпадают не то что дни, иногда даже недели и месяцы (особенно в военный период). И почему исследователи зацикливаются на кремлевском кабинете? Сталин в эти дни мог принимать (и принимал) людей в особняке на улице Кирова, где располагалась Ставка, мог спуститься в свой подземный рабочий кабинет на станции «Кировская». Мог поехать в Наркомат обороны (что он, как мы знаем, и сделал). И наконец, у себя на Ближней даче Сталин в любое время суток мог принять любого нужного ему человека. А вот о том, были ли на Ближней даче «журналы посещений», никому не известно!

Итак, вечером 29 июня Сталин отбыл к себе на дачу. Скорее всего, он несколько часов работал с документами. Затем, что тоже вполне естественно, несколько часов спал. Скорее всего, это было обычное время - с 4 - 5 часов утра до 12 дня 30 июня. И время для «кризиса власти» стремительно сокращается. Особенно если учесть то, что в тот день, проснувшись, Сталин, если верить мемуарам маршала Жукова, вызвал с фронта генерала Павлова, а также произвел изменения в военном руководстве - назначил на новые должности генералов Ватутина и Василевского.

А уже в районе 16 - 17 часов главнокомандующий принимал у себя членов политбюро, которые приехали к нему для обсуждения вопроса о создании Государственного комитета обороны. Но это уже совсем другая, хотя и не менее интересная история…

Черновик постановления о создании Госкомитета обороны. Видны правки Иосифа Виссарионовича.

Черновик постановления о создании Госкомитета обороны. Видны правки Иосифа Виссарионовича.

Под диктовку

Претендентов на приоритет в создании Государственного комитета обороны, чрезвычайного органа, который в течение всей войны руководил страной, несколько. Хрущев, например, говорил о том, что решение было коллективным: «После этого он долгое время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам и вернулся к руководству только тогда, когда к нему пришли некоторые члены Политбюро и сказали, что нужно безотлагательно принимать такие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте». Под «долгим временем» имеются в виду те несколько часов, о которых мы уже упоминали.

Анастас Микоян писал о создании ГКО так: «Через день-два, около четырех часов, у меня в кабинете был Вознесенский. Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к нему. У Молотова уже были Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали за беседой. Берия сказал, что необходимо создать Государственный комитет обороны, которому отдать всю полноту власти в стране. Передать ему функции правительства, Верховного Совета и ЦК партии...

Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО при мне не говорили… Решили поехать к нему. Он был на Ближней даче.

Молотов, правда, сказал, что Сталин в последние два дня в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет никакой инициативы, находится в плохом состоянии…

Приехали на дачу к Сталину... Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно посмотрел на нас. Потом спросил: «Зачем пришли?» Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовать.

Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть, чтобы поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный комитет обороны. «Кто во главе?» - спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе - он, Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал…»

Когда Микоян диктовал свои мемуары, ему было уже за семьдесят, и память его уже подводила. Отсюда у него сдвиг по времени. Между поздним вечером 29 июня и 16 часами 30-го прошло не «день-два»! А фраза, приписываемая Молотову, насчет «двух дней прострации»?

Берия в одном из своих последних писем 1 июля 1953 года писал, обращаясь к Молотову: «Вячеслав Михайлович!.. Вы вопрос поставили ребром у Вас в кабинете в Совмине, что надо спасать положение, надо немедленно организовать центр, который поведет оборону нашей родины, я Вас тогда целиком поддержал и предложил Вам немедля вызвать на совещание т-ща Маленкова Г. М., а спустя небольшой промежуток времени подошли и другие члены Политбюро... После этого совещания мы все поехали к т-щу Сталину и убедили его в необходимости немедленной организации Комитета обороны страны...»

Так или иначе примерно в пять часов вечера 30 июня 1941 года члены Политбюро прибыли в Кунцево.

Рассказы о том, что они «застали Сталина», - только для тех, кто ничего не знал о системе охраны Ближней дачи.

Во-первых, без согласия вождя никто так запросто приехать к нему, а тем более войти в помещение не мог!

Во-вторых, даже экстремальные обстоятельства не могли заставить приехать делегацию без вызова или во всяком случае без телефонного предупреждения. Скорее всего, речь можно вести именно о том, что Сталин вызвал соратников к себе.

Передо мной лежит текст проекта постановления о создании ГКО, который написан рукой Маленкова. В тексте есть ряд исправлений, часть его написана красным карандашом, часть синим, часть простым. И кто-то будет утверждать, что такой проект приехавшие члены политбюро могли показать Сталину? По заведенному порядку текст для главкома должен был быть машинописным, а он вносил в него правку. Отсюда один единственно возможный вывод: Маленков писал постановление о создании ГКО под чью-то диктовку. Угадайте, под чью? Берия, Молотова? Члены политбюро не были самоубийцами. Диктовал текст постановления сам Сталин. Для людей, знакомых с написанными, исправленными или продиктованными им документами, ясно, что он полностью укладывается в понятие «сталинский», как по стилю, так и по содержанию.

Если следовать элементарной логике, то оформленная в письменном виде идея любого из членов политбюро, кроме Сталина, о создании высшего органа власти, стоявшего над партией и государством, могла быть расценена как заговор. Даже если во главе стоял «вождь народов». Да, его могли подвести к идее создания ГКО, но не навязать ее. И тогда из уст самого Сталина решение о создании этого чрезвычайного органа прозвучало вполне естественно… А потом было четыре с лишним года работы ГКО (до сентября 1945 года), без малого 10 тысяч постановлений и решений этой уникальной структуры, по которым, кстати, можно прекрасно изучать историю Великой Отечественной…

Редакция благодарит сотрудников Российского государственного архива социально-политической истории за помощь в подготовке материала.

Читайте также:

Камни памяти

В календаре есть листок с двумя цифрами «22 Июня». Эту дату в нашей стране будут помнить вечно. В этот день началась война, которую не забудут

Памятный день…

На шестом километре дороги, если ехать из Могилева в Бобруйск, шоссе слегка расширяется, в разрезе придорожной полосы елей и кленов проезжий видит площадку - и на ней дикий камень. Памятник?.. Остановившись, видишь у камня цветы и хорошо знакомое факсимиле еще недавно жившего человека, а теперь резцом посеченное - Константин Симонов. С тыльной стороны камня - литая доска: «…Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». Эти слова заставляют снять шапку и помолчать, глядя на поле, прилегающее к дороге. (далее)

На шестом километре дороги, если ехать из Могилева в Бобруйск, шоссе слегка расширяется, в разрезе придорожной полосы елей и кленов проезжий видит площадку - и на ней дикий камень. Памятник?.. Остановившись, видишь у камня цветы и хорошо знакомое факсимиле еще недавно жившего человека, а теперь резцом посеченное - Константин Симонов. С тыльной стороны камня - литая доска: «…Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». Эти слова заставляют снять шапку и помолчать, глядя на поле, прилегающее к дороге. (далее)