Байкальские промыслы
ПРОДОЛЖЕНИЕ.
Поговорим о байкальских промыслах, о том, чем занимались жители этих мест в разное время года, как организовывали свою хозяйственную жизнь и деятельность. К промыслам традиционно относятся земледелие, извоз, охота и рыболовство, в данном конкретном районе - сбор ягод, шишки, лекарственных трав. Для некоторых семей сбор и продажа лесных даров являлись существенным подспорьем в жизни. Скажем, в Баргузинском районе, сбывая лесные дары, жители приобретали спички, чай, мыло и другие продукты. П.А. Кропоткин, побывавший в этих местах в 1865 году, оставил такую запись: «Плавание по Байкалу, рыбные промыслы и извоз послужили важным предметом обогащения для прибрежных крестьян, почему прибрежные деревни особенно велики и отличаются зажиточностью».
Начнем, конечно, с земледелия. Сельское хозяйство в прибайкальских районах складывалось веками. По поводу развития земледелия существуют разные точки зрения. Н.Н. Козьмин, известный историк и публицист XIX века, считал, что ожесточенная борьба между отрядами казаков, осваивавших сибирские земли, и коренными жителями этих же мест «…привела, между прочим, к насильственному, указному привитию земледелия у инородческих племен. Правительство московское привлекало к участию в организации сибирского служилого продовольствия инородцев, переложив для некоторой части инородцев ясак на хлебную повинность или посадив их на государеву пашню. Без сомнения, правительству было бы меньше хлопот, если бы захваченная страна была земледельческой. Но наряду с ясаком правительство налагало бы и дань хлебом. Но, с одной стороны, земледелие хотя и существовало до прихода русских, не захватывало больших и сплошных районов; с другой стороны, ожесточенная борьба русских пришельцев с бившимися за независимость туземцами истребляла массы инородцев и уничтожала их земледельческое хозяйство» (Н.Н. Козьмин. Очерки прошлого и настоящего Сибири. СПб., 1910. С. 7).
Несмотря на отсутствие значительных земельных угодий, пригодных для занятия сельским хозяйством, хлебопашество играло важную роль в хозяйственной деятельности населения Прибайкалья. Лесные же земли, как правило, находились в гористых труднодоступных местностях и не годились для расчисток.
Одно время в исторической литературе декларировалось, что сельское хозяйство здесь было побочным делом, но документы свидетельствуют об обратном. На вопрос о главнейших промыслах местных жителей, в 1897 году был получен следующий ответ: «Жители здешней волости главнейшим промыслом для себя считают хлебопашество, которым преимущественно и занимаются…» (ГАИО, ф.90, оп.2, д. 406, л. 68).
В Сибири между тем существовало земледелие, которым занимались коренные жители. Наличие ирригационных систем в разных землях, прилегающих к Байкалу, свидетельствует о постоянном употреблении хлеба древними народами. Хотя земледелие, конечно, не являлось основным занятием племен. Хлебопашеством занимались буряты, сеяли преимущественно просо. «А около Ламы (т.е. Байкала) живут многие брацкие люди и тунгусы и просо сеяли брацкие люди по Ангаре…», - сообщалось в одном из донесений предводителя отряда землепроходцев (Н.Н. Козьмин. Очерки прошлого и настоящего Сибири. СПб., 1910. С. 9).
Еще И. Фишер в своей «Сибирской истории» писал: «В ней (в Сибири) родится много ржи, овса и ячменя - почти до мест, лежащих под 60–м градусом северной широты. Прежде всего пуд ржи покупали в некоторых местах не выше двух или трех копеек, как то и в наши времена продавали пуд в добрый урожай по шести и осьми копеек. Наилучшие хлебородные провинции - Тобольская, Томская, Енисейская, и земли, лежащие в верхних местах реки Лены, и на южной и на и южно-восточной стороне великого озера Байкал до самого Нерчинска. Огородных овощей, кроме капусты, редьки, репы, моркови и огурцов, мало родится. С древесными плодами приватные люди чинили опыты, но доныне понапрасну; однако ж труд и терпение со временем, может быть, преодолеют суровость климата. Впрочем, очень хорошо родятся кедровые орехи… и, наконец, некоторый род мелких яблок в Иркутской губернии, которые не крупнее гороху, но по сложению и вкусу также хороши, как обыкновенные яблоки. Смородина и земляница всякого рода растут так хорошо, каковых в садах едва найти можно. Травы - как лекарственные, так и простые - равномерно, и коренья, в пищу дикими народами употребляемые, находятся везде…» (И. Фишер. Сибирская история. СПб., 1774. С. 5). Декабрист Н.А. Бестужев в статье «Бурятское хозяйство», которая относится к 1853 году, писал о распространении у бурят земледелия: «…земледелие быстро распространилось между бурятами; они первые начали поливать свои пашни отведенными горными речками. Они выучились у русских пахать землю; зато русские в свою очередь переняли у них искусство орошения, и везде, где есть возможность перенять горную речку или ручей у нас за Байкалом, поля и пашни поливаются». Просо возделывали и на Ольхоне. «А на Ламе остров именем Ойхон, ходу через Ламу до острова Ойхона судового день; а люди на том острову живут брацкие многие, лошадей и всякого скота много; а хлеб у них родится просо» (Н.Н. Козьмин. Там же. С. 9).
Известным земледельческим районом считался Култук. Здесь испокон веков местные жители покупали или обменивали муку и хлеб. Многочисленные торговые караваны, уходившие в Китай и Монголию, запасались хлебным продовольствием именно здесь. В Култуке существовал свой строгий порядок и очередность занятий. Когда заканчивался летний рыболовный промысел, жители готовились к сенокосу – правили необходимый инструмент, ремонтировали телеги. С Прокопьева дня, т.е. с 8 июля, сенокос был главным занятием в большинстве районов.
Сенокосные паи распределялись обществом. Это связано не только с вековыми традициями, но и с тем, что прибайкальские сенокосы, как правило, были приречные – заливные. Нередко на сенокос приходилось переправляться на другой берег реки или острова. Сенокос длился почти два месяца – с начала июля по конец августа. Сеяли главным образом то, что необходимо для собственного потребления, - овес, ячмень, рожь, ярицу. В своей записке инженер Шац сообщал о сельскохозяйственных опытах в этом районе Прибайкалья, которые, скорее всего, относились к 60-м годам XIX века. «Опыт посева ячменя, овса и яровой ржи в устьях рек Утулика и Мурина давно уже был проведен, и довольно успешно, ныне же проведены опыты посадки огородных овощей на некоторых станциях - и с полным успехом. Между прочим, проживающий на Снежнинской телеграфной станции ревизор Иванов в минувшем лете, руководимый лишь мыслию об общей пользе, с особенною любовью занимался разведением всевозможных овощей и засеиванием зерновых колосовых растений. С этою целью Иванов собственными средствами и не жалея собственных трудов разработал около станции небольшое пространство земли в полтораста сажень длиною и несколько десятков саженей шириною - грунт этой местности составляет песчано-глинистая земля. Опыт Иванова увенчался полным успехом: капуста различных пород, горох, свекла, репа, брюква и редька, конопляное семя и колосья ржи и пшеницы, доставленные Ивановым на бывшую в Иркутске опытную выставку, обратили на себя внимание и показали, что долина реки Снежной, около устья ее, в настоящее время совершенно пустынная, способна к заселению» (ГАИО. ф. 31, оп. 3, д. 645, л. 2-3).
И далее инженер давал описание местности, которая расположена на левом берегу реки Снежной. Участок земли в 150 десятин, на которых порядка 14 десятин уже были вырублены и очищены от леса, представляли готовое поле для занятия земледелием. Вся проблема в том, что места прибайкальские малонаселенные. Чтобы оживить местность, Шац предлагал поселить здесь до пяти семейств на устье Снежной, дав им некоторые льготы с наделом земли и с отводом сенокосных и рыболовных мест по рекам Паньковой, Снежной.
П.А. Кропоткин, путешествуя по Восточной Сибири и рассуждая о местном населении, отметил: «Хлеба у них вдоволь, скота довольно; масло, следовательно, есть, и в обеде у них играет важную роль все мучное и жирное. Кислое - для сибиряка необходимость, а потому хлеб непременно должен быть кислым; уксус льется нещадно на пельмени, и даже неудивительно, что хозяйка предложит вам подлить его в суп» (П.А. Кропоткин. Письма из Восточной Сибири. Иркутск, 1983. С. 59).
С августа наступало время уборки урожая хлебов. На это уходило много сил, поскольку почти повсеместно имелась чересполосица, и достаточно примитивные орудия жатвы – главным образом серпы. Исследуя баргузинские промыслы, М. Бородкина писала в начале 1920-х годов: «Разделенная на три категории по плодородности, земля поделена на осьмые, четвертые и т.д. части; нередко у одного хозяина такая осьмуха находится за 10 - 15 верст от его жилья, в стороне от других участков. Жатва производится серпом. Часто, вследствие засухи, хлеб родится редкий и низенький, трудно срезаемый серпом; тогда его просто рвут руками («теребят»), на что, конечно, уходит еще больше времени» (М. Бородкина. Очерки хозяйственной жизни Баргузинского края. В кн. Очерки по изучению Прибайкалья. Иркутск. 1926. С. 19).
По статистическим данным за 1897 год, по всей Тункинской волости, включая и рассматриваемые территории, сеяли и возделывали следующие культуры.
ПОСЕЯНО ЧЕТВЕРТЕЙ
Репа 102 Ярица 3184 яровая пшеница 1218 Овес 1812 Ячмень 542 Остальные яровые 132 Картофель 319,5
УБРАНО ЧЕТВЕРТЕЙ
Репа 510 Ярица 1592 Яровая пшеница 7308 Овес 10872 Ячмень 3252 Остальные яровые 396 Картофель 958,5
Теперь посмотрим, сколько сеяли и собирали хлеба в Тункинской волости.
Всего засеяно казенных десятин Собрано в среднем с казенной десятины Озимых хлебов 51 60 Яровых хлебов 2991 80 (Таблицы составлены по данным ГАИО, ф. 90, оп. 2, д. 406, л. 66-67). Садоводство и огородничество получили развитие практически во всех местах Прибайкалья. Из статистических сведений по Тункинской волости за 1903 год можно уяснить, что в волости сеяли капусту кочанную и цветную, огурцы, морковь, свекловицу, лук, редьку, редиску, брюкву, помидоры, арбузы и дыни. А еще русский табак. В 1903 году на перечисленные овощи были следующие цены: Капуста кочанная - 3 рубля за сотню. Капуста цветная - 3 рубля 50 копеек за сотню. Огурцы - 2 рубля. Морковь - 1 рубль. Свекловица - 3 рубля. Лук - 4 рубля. Редька - 50 копеек. Редиска - 50 копеек за сотню. Помидоры 50 копеек за сотню. Табак - 6 рублей за пуд. Табак выращивали во многих прибайкальских деревнях. И не только для собственного потребления. Неплохие урожаи его получали в Баргузинском районе. Его часто меняли на шерсть, сало. Время «здвиженья» наступало в самом начале сентября, когда уже были закончены жатва и сенокос. Теперь можно было подумать и об уборке огорода. Начинали с картофеля. Его выкапывали и турсуками таскали в подполья и ямы. Урожаи его, по отзывам многих путешественников, были отменными.
ОХОТА
Для древнего человека охота являлась важнейшей частью жизнедеятельности. Способы и виды ее менялись в зависимости от климатических условий, вида животных. Так, перемены в климате вызывали изменения в растительном и животном мире. Одни звери вымирали из-за холода, другие переселялись в более теплые места. Человек все время вынужден был искать для себя пищу.
Сибирь с ее богатыми лесами становилась центром промысловой охоты. Племена и народы, которые населяли лесные территории Прибайкалья, занимались активной охотой – они в силу природных факторов должны были искать зверя, преследовать его - именно охотиться за ним.
Там, где таежная местность сменялась лесостепью или степью, охота шла пассивным способом – с помощью различного вида ловушек, капканов и иных охотничьих выдумок. В некоторых районах охотничий промысел играл первостепенную роль в хозяйственной жизни, в других - второстепенную. К примеру, для Южного Прибайкалья охотничий промысел, судя по всему, являлся существенным делом не только для коренных народов, но и для осевшего здесь русского населения вплоть до 60-х годов ХХ века. Георги, описывая промыслы народов, населяющих байкальские берега, остановился на «звероловствующих тунгусах». Вот что он писал относительно их охотничьих занятий. «Звериный же промысел производят различно. Они употребляют при этом луки, стрелы, рогатины, силки, ловушки. А особливо самострелы и собак, приученных к гоньбе зверей… Поелику они ходят на звериной промысел обыкновенно поодиночке, и притом смелы, то немало пропадает их от несчастных приключений, падения с гор, увязывания ногами промеж зыблющихся накипей, коими каменистые горы усеяны, также от быстроты рек, от хищных зверей и так далее…
Упражнявшийся счастливо в звериной или рыбной ловле тунгус принимается за содержание оленей; оскудевший же оленный тунгус берется за звериный промысел и рыбную ловлю, либо разводит собак: но ни тот, ни другой не променяет леса и горы на чистые степи, или звериный и другой промысел на скотоводство» (Байкальская сторона. Иркутск. 1991. С. 17).
Известно, что в прибрежной полосе Байкала добывали бобра. Бобровые меха ценились очень высоко и за них нередко отдавали соболей.
Особой статьей охотничьего промысла стала добыча пушного зверя. Пушнина веками была средством оплаты ясака, эквивалентом валюты и т.п. Удачный сезон приносил экономическое благосостояние семье. Нужно уточнить, что «Если облавная охота на диких копытных животных носила у большинства бурят характер смены образа жизни, приобретая обрядовый культ, то добыча пушных зверей являлась более серьезным видом хозяйственной деятельности… Несмотря на значительную ценность пушного зверя, в силу огромного влияния буддизма пушной промысел все же не является у бурят основным видом их трудовой деятельности. Поэтому потенциальные запасы пушного сырья не использовались в полной мере вплоть до освоения Забайкалья русским населением». (Портал Байкал-lake. История развития системы охотничьего хозяйства и охраны животных в Бурятии).
По осени собирал охотников делить подлеморские речки знаменитый на весь мир Баргузинский соболь. На специальных съездах договаривались, кто и где будет соболевать. Соболевщик – профессия трудная и опасная. Застраховаться от всех неожиданностей было невозможно. Охотника подстерегали непогода и снежные лавины, труднопроходимые перевалы и горные дороги, зачастую единственный путь в определенное время года к местам обитания соболя. В частности, пока Байкал не встал, попасть из подлеморья к Баргузину можно было только через горы. «Этот переход очень труден, т.к. идти приходится по безлюдной местности, перебираясь с гольца на голец. Ветра, обычные в крае в это время года, в горах свирепствует с особенной силой, навевая среди скал огромные массы снега – это так называемые навивы и суметы. Насколько тяжел переход в такую пору, можно судить по приведенному ниже рассказу бывалого промышленника, которому случалось совершать столь опасные путешествия. «Шесть раз ходил я через голец, но седьмой раз мог быть смертельным, после чего я заклялся ходить через голец. Было нас трое. Подхожу я к скале – сажень семьдесят вышиной, на которую придется влезать. Не имея веревки оттуда спущенной, сняли мы лыжи, поддели юкши, на рога паняги одели, на ноги базлыги. В эту пору было видно, что подымается вьюга. Я не оробел, и товарищ мой Колмаков Савелий тоже не оробел. Но Иван Егорыч сделал шаг назад – взяло его круженье; хотя и уговаривали мы его долго, пришлось поднять на вершину горы, но спастись было негде – вьюга усилилась. Я надернул скорее лыжи на ноги и спустился под гору, но тут забыл старые следы. Скатился на озеро со скалы, погода спокою не дала и там; товарищей своих я уже не видал. Подхожу ко второму залавку, в этом месте через Курумкан переходят в большую речку; опускаюсь со второго залавку, откатился не далее как сажен двадцать с помощью крюка – ангуры в руках. В эту пору немного просветило, товарищей моих было не видно, но они могли продолжать за мной дорогу по черточкам моих лыж. Вдруг, как это бывает в гольце, туман раздернуло весь и я увидал под собой скалу, где не видно дна. Я стою на вершине скалы. Я заробел до бесконечности и едва мог дождаться своих товарищей. Спасите, бога ради, пропадаю сейчас - закричал я, и среди товарищей Колмаков снял лыжи и по зарубинам спустился ко мне, где взяли меня за руку. Едва я снял лыжи, как он затащил меня наверх. Вьюга спокою нам на равнине не давала; по старому надвинулся туман, пошли морока. Советоваться было поздно, приходилось каждому спасать себя. Я не хотел, чтобы товарищи мои робели, теряли дух. Я кричал «спускайтесь», и все мы скатились в неизвестный ключ, которым мы пошли и увидели те скалы. Верными и неверными путями выбрались на знакомую мне дорогу и попали в правый Курумкан. Есть там одно устрашимое место, где скалой обходят улово, которое имеет упад воды сажен семь; там приходится пробираться узкой тропинкой – в Курумчан второй, по течению правый, по ходьбе левый; это страшное место прошли благополучно. Назавтра в обед были в Курумкане. Услышал знакомый бурят Тарка, что пришел Кожевин с товарищами, притащил четверть вина своего изделия, за которым и забыли все свое горе». (Очерки по изучению Прибайкалья. Иркутск, 1926. С. 24). Неизвестный автор опубликовал в газете «Восточное обозрение» в 1885 году стихотворение «Соболь». Оно, конечно, далеко от шедевров поэзии, но в нем публицистическое осмысление и обида за тех людей, которые проводили в тайге долгие дни и недели в надежде добыть ценного зверька.
Как чуден соболь на твоих, Красавица, плечах, Как нежно оттеняет он Огонь в твоих очах. Как он блестит, когда его Посеребрит мороз… Скажи, дитя, однако, кто Тебе тот дар принес? Наверно, тая от любви, В дань красоте твоей Поклонник пылкий, молодой Поднес тех соболей? Твой рыцарь знатен и богат, Красив и статен он, И лаской за подарок свой Он щедро награжден. Но вот что мне скажи еще, Кто рыцарь был другой, Что в глубине лесов добыл Твой соболь дорогой? Взгляни в далекую тайгу: Уродливый на вид Там инородец в шалаше, На голом мху лежит. Он безобразен, жалок, дик, В руке убогий лук, И взор слезящийся его Исполнен горьких мук. Богатства добывает он По дебрям и лесам, Но вечно голоден и нищ, За то, что сбывает сам. Увы! Неведомый тебе Бедняк в глуши умрет, А с сладких уст твой поцелуй Иной герой сорвет…
Вот еще один реальный рассказ из охотничьей жизни, записанный И.И. Веселовым в 1923 году от Н.Д. Стрекаловского в селе Большое Голоустное. «На белку у нас с Покрова ходить начинают и ходят до самого заговенья, до Митриева дня, как русские, так и буряты и тунгусы. Это здесь считается первый промысел - осенью на белку ходить. А после белковья у нас на ходы поедут - коз караулить. Это уже после Семенова дня бывает, осенью, перед зимой. Сейчас вот нельзя на козу идти, сейчас ненастьев нету, а ненастьев нет, так и снегу в горах нет. Пока снегу в горах нет, коза далеко в тайге ходит. А как в тайге упадут снега, козе в снегу трудно ходить, она тонет в нем и выбирается на высокие гривы и подходит ближе к Байкалу, где снегов мало. Вот тогда мы и ходим бить ее. Это время для промыслу самое подходяще. Тожно медведя легко добыть в берлоге. Его собаки находят. Хозяин приветит место, потом созовет товарищей и идет с ними добывать его. Тут самый раз бить его: и доха у него хорошая, и мясо жирное, как отгуляется за лето.
На медведя и летом ходят - по кустарникам, где ягоды много. Летом-то ему везде раздолье, косолапому. Но летом главный промысел на Иванов день начинается, как зверь заревет, это изюбрь-самец. В это время он без матки, один бродит в лесу, так и называется – ходовой бык. Он в ту пору как шальной делается, бегает, суетится и ревет в лесу без матки. Вот тожно засядешь в засадке, чтоб не видно было ему, возьмешь трубу и этой трубой подманиваешь его. Труба эта ревет: а-а-а, ха-ха-у-у. Так вот вытягиваешь ей, а он думает, что это матка ревет, и бежит на тебя. Тут и стреляешь. Вот 25 марта у нас Благовещенье бывает. После него сразу на нерпу на море выходи. Это самое время на нее идти. На море лед портиться начинает, в ключах дыры проедает. По этим дырам нерпа выходит на лед с нерпятами. В это время она самый жир имеет и шкурка у нее хорошая. Подкрадешься к ней на саночках с парусом, она не видит, думает, снег, и ты и стреляй ее через парус в дырочку. После выстрела она прыгает в полынью, а так как ранена - никуда уйти не может. Тут же выплывает - и ее черпаешь из полыньи. Вот летом на камешках бьешь ее, так там ежели уплыла в море – так прощай, пропадет и не достанешь ее. Летом у нее жиру мало, и она, как пропадет, на дно падает.
Другой раз пойдешь искать ее, а вода-то у нас светлая, смотришь на дно и видишь – лежит на дне, как рукавица. Вот тут берешь кошку, если сумеешь зацепить, поднять можно, не сумеешь – так и пропадет там. Нерпу во всякое время добывать хорошо – пользительный зверь. Только знать надо, как бить. Летом в жару она на камешки греться идет в диких местах, например в Песчаной бухте. Другой раз налезет ее там на камни видимо-невидимо, как бакланов, тут и стреляешь из-за камешков. Но стреляй прямо в голову, в другое место попадешь – уйдет и потонет в глубине. И тут у тебя вся охота пропадет – долго потом не пойдут на берег. А много ее там бывает. Раз с утеса наблюдали их на Большой Колокольне, у маяка сидели. День был жаркий, тихий. Море, как в чаше лежало. Глядим на море и вдруг видим - нерпа на берег идет. А шло их целое стадо, нерп семьдесят, пожалуй. Вынырнет из воды, повертит головой, видит, что никого нет, нырнет снова, проплывет под водой саженей сто и опять выныривает, опять вертит головой – нет ли кого. Страсть какие хитрые. Ни за что не вылезет, не поглядевши. А слышит, так лучше собаки. Товарищу моему из-за багульника плохо было видно, стал он перебираться на другой камешек, да что-то затарахтел – мигом услыхали все. Вожак с камня в воду бухнулся, а за ним и все попадали. Страсть остроумный и хитрый зверь эта нерпа!
При охоте за нерпой утонуть можно. Непривычному человеку лучше не ходить, но для нас и тут нет большой опаски. Опаска бывает после промыслу, когда пойдет погода и лед под тобой начнет ломать. Перед промыслом только у берега плохой лед, а в море он крепкий до самой последней поры стоит: поезжай на тройке – никак не провалишься. Вот осенью верховиком лед гонит с Ангарска. Напрет его на море видимо-невидимо. В море-то он плотиком идет, а у берега об мысы ломается, тороса городит, бьется в клинья и делает прохолызины. Прохолызины начинают замерзать сами по себе. Который лед сам у нас мерзнет, снег на нем не держится – сдувает погодой, а осенец толстый и снежный. Прозрачный, светлый лед солнце весной скорее прожигает, он и пропадает скоро, а осенец, как под одеялом, лежит под снегом, и от этого он долго не пропадает и держится до самого последу. Третьего году на таком льду меня с товарищами два раза поднимало на льдине от Песчаников в Голоустное, а из Голоустного – в Песчаники. На крепкую льдину попал – говори: дома. А вот если к берегу идешь, а погода под тобой разнесла лед и прет тебя на сыпучих худых льдинах в море, вот тут-то и вправду страшно. Попробуй-ка во время погоды перебежать по жердочке с льдинки на льдинку и добраться до берега!?» (Русский фольклор Прибайкалья. Улан-Удэ. 1968. С. 103-105). Охота не прекращалась фактически весь год. В традиционные периоды промышляли в близлежащей тайге, зимой на Байкале, используя любую возможность. С. Максимов в «Живописной России» писал: «За 8 верст до озера виднеется длинный, более версты, остров, справедливо называемый Сосновым, и за тем Шаманская скала, на которой некогда приносились жертвы шаманствовавшими бурятами. На нее-то и летят бешеным порывом воды истока до того быстрые, что льда здесь никогда не бывает. На открытой воде и в январскую морозную зиму эта строгая, величественная местность оживляется стадами уток, которые вьются взад и вперед и ныряют. Прибрежные жители Лиственичного селения, зная, что птица любит отлучаться для отдыха с громадных и неугомонных быстрин на места, где сила падения воды не так велика, как в середине, придумали против сторожливых нырков хитрость. Они строят так называемые засадки из тонких льдин и, окружившись ими с трех сторон, в этой стеклянной засаде ждут вкусную птицу. Подстреливают ее через небольшие отверстия в льдине».
Когда губернское начальство пыталось образовать в Лиственичном общественное управление, важным аргументом в полемике с местным населением была возможность наделения жителей этой местности «в пользование государственными лесными и рыбными угодьями в большем размере, а именно: одно место лесное в пространстве примерно до 39 000 десятин от Байкала по правому берегу Ангары вниз ее до речки Большой, далее по речке Большой до вершины ее, отсюда прямо на вершину речек Сенной и Кадильной и по оной до Байкала и, наконец, по берегу Байкала до реки Ангары, и др. место рыболовное в Байкале от мыса Кадильного до Ангары и по Ангаре до устья реки Большой. В местностях этих будущее общество крестьян селений Лиственичное и Никольское может заниматься если не хлебопашеством, которого там по климатическим условиям существовать не может, то исключительно промыслами - лесным и рыбным…» Отметим, что изначально Лиственичное в силу удобного местоположения становится естественной и главной гаванью на западном берегу. Сюда причаливали суда и лодки с уловом, здесь происходила сдача морской добычи. С 1 октября, на Покров день, начинали белковать. Охоту на белку вели в верховьях Турки, по побережью Святого Носа, Курбулика «забрав с собой пуда 2,5 хлеба на месяц, сушеной рыбы для собаки, мяса, масла и сушеного творогу – арушни. Отправляется охотник в тайгу. Сложив в балаган всю провизию, бродит промышленник по лесу с собакой, постукивая иногда по стволам деревьев топором или палкой, выпугивая зверьков из гнезда. «Годом трафляется» - охота бывает удачной – белки много, иногда же она исчезает совсем – это «черт проиграл ее в карты другому», говорят в таком случае некоторые белковщики (Очерки по изучению Прибайкалья. Иркутск, 1926. С. 21).
В 1873 году на территории Тункинской волости было добыто следующее количество зверя Зверь Штук Сумма в рублях Соболей 187 1870 Горностаев 34 3,40 Горностаев черных 687 109,92 Горностаев подпальных 1025 102,50 Хорьков 100 50 Медведей 2 10 Кабанов 4 12 Изюбрей 6 18 Коз диких 165 165 Лисиц 13 26 Волков 9 13,50 (ГАИО, ф. 90, оп. 4, д. 518, л. 225).
Особенным достижением в конце 90-х годов XIX века в районе Подлеморья считалась добыча пушнины на 200 - 300 рублей.
Зимние и весенние промыслы были сопряжены с опасностями разного рода. И в частности ледовыми промоинами, истоньшением льда и т.п. Нередко даже опытные промысловики попадали в неприятные истории. У местных жителей была отработана технология спасения провалившихся животных и грузов. Вот что рассказывает О.К. Гусев. «Особенно опасными считаются участки набухшего синего льда. На таком льду лошадь проваливается мгновенно, и на поверхности остается только ее голова. Потопление лошадей весной наблюдается сплошь и рядом почти ежегодно. Местные жители знают несколько простых способов спасения лошадей. Провалившееся животное моментально распрягают, на шею ему привязывают канат, которым слегка душат его, чтобы тело вздулось и всплыло как можно выше. Сани приподнимают и ставят «на попа». За верхний вяз прикрепляют канат. Санями действуют, как рычагом. Предварительно пешней скалывают лед перед лошадью и вырубают две ямки для закрепления саней. Легкую лошадь при некотором напряжении может вытащить и один человек, но тяжелые, рослые кони часто замерзают, прежде чем их удается спасти, в чем я убедился на собственном опыте.
Зная это, опытные нерповщики возят с собой нехитрое приспособление, напоминающее ворот, а также обязательно топор и пешню. Принцип действия ворота состоит в следующем. Во льду пешней вырубают глубокое отверстие, в него вставляют кол, на который сверху надевают отрезок дуплистого дерева. Канат обматывают вокруг ворота и под него продевают пешню, служащуюя рычагом. Охотник ходит вокруг и постепенно выматывает канат. Этот способ дает возможность одному человеку вытащить на лед самую тяжелую лошадь» (О.К. Гусев. От Баргузинского заповедника до Ушканьих островов. Иркутск. 1960. С. 20-21).
Многие охотники были известными промысловиками не только в своей среде, но и среди научного люда, путешественников, чиновников, которые нередко приглашали их в качестве проводников в своих экспедициях и поездках. О некоторых охотниках из Култука оставил свои воспоминания байкаловед Б. Дыбовский. «Он (В. Коссовский) заключил договор с хорошими стрелками - местными крестьянами Григорием и Гаврилой, у которых было нарезное оружие, и которые прекрасно знали окрестности Култука и на охоту ходили до села Лиственичного с одной стороны и до Посольска с другой. Из местных охотников только они и ходили, и каждый год добывали по несколько шкур. Григорий хорошо знал монгольские языки - докаменных и каменных бурят, уранков и дарахатов. Это был бесценный проводник, к тому же человек честный… Шалапугин – славный охотник, постоянный спутник и вожатый Александра Лаврентьевича Чекановского по гольцам Хамар-Дабана, неисчерпаемый на выдумки в торжественных поводов и играх, «кум всех баб и сват всех девиц»… Самоучка механик и строгий критик мостов Шаца.
Григорий Кобелев был проводником у А.Л. Чекановского и у Радде во время его путешествия вокруг Байкала. Вместе с ним он ездил в верховья долины Иркутска до графитовых шахт Алиберта (Алибера), известных всему западу, так как все карандаши в Англии и Франции, к тому же лучшего качества, вырабатывались из этого графита. Он сопровождал его на озеро Косогол, на гору Мунку-Сардык. Будучи спутником Радде, он нес барометр и указывал дорогу. Никто из местных жителей урянхов не осмеливался подниматься на эту гору (3449 м), опасаясь смерти. Один Кобелев не боялся. И если бы не он, то Радде бы туда не попал. (Мозаика Иркутской губернии. Иркутск. 2007. С. 261). И после революции 1917 года охотничий промысел оставался важнейшей статьей экспортной торговли Иркутской губернии. Пушнина по-прежнему занимала в этом деле первое место. Н.К. Десницкий писал: «По мнению знатоков пушного дела, Иркутский округ может без ущерба для пушного хозяйства ежегодно давать около 400 000 беличьих единиц, при среднем урожае. В действительности же заготовки последних лет превысили указанный предел. Отчасти это объясняется хорошими урожаями пушного зверя, отчасти торговым значением Иркутска. Куда подвозится для продажи пушнина из соседних охотничьих округов и областей.
Основным поставщиком пушнины является Прибайкалье, оттуда поступает около 50% всей пушнины, заготовляемой в округе… Пушные заготовки в Иркутском округе почти полностью имеют экспортное значение. В переработку на меховых фабриках СССР идет преимущественно пушнина низкого качества. Или такие меха, которые не имеют сбыта на вешних рынках» (Известия, ВСОРГО. Иркутск, 1929. Т. LV. С. 6).
Как знаменательный факт Н.К. Десницкий отмечал то, что все заготовки в округе ведут специализированные организации – Ирохотсоюз, Ирсельсоюз, Ирсоюз, Сибкрайгосторг. «Уместно заметить, что заготовительное дело на пушном рынке в последние годы упорядочено весьма значительно. Достаточно сказать, что лет 6 - 7 назад в пушных заготовках по Сибири участвовало 40 различных организаций, среди которых работу вели даже такие организации, как Сибсвеча, Госмолоко, Ленинградский союз прачек, общество «Крымское виноделие» и т.д. (Там же. С. 7).
В советское время на Байкале близ поселка Большие Коты был создан питомник пушных зверей. Он принадлежал Сибкрайгосторгу и разводили здесь лисиц, песцов, соболей, енотовых собак. Кроме того, Ирохотсоюз имел собственный питомник белок. Чем быстрее шло освоение прибайкальских земель, тем сложнее становились взаимоотношения человека и природы. Наряду со строгими соблюдениями природных законов повсеместно ощущалось их нарушение. Промысловых животных становилось все меньше. До начала ХХ века охотничьи законы в целом по Сибири соблюдались плохо. Промыслы на обитателей тайги, Байкала и его притоков шли круглый год, зачастую самыми варварскими способами. Не случайно к концу XIX века ситуация с пушным зверем, соболем в частности, приняла катастрофический характер. Кроме охоты на ценных пушных зверей промышляли и птицу – били рябчиков, куропаток, тетеревов, уток и гусей.
Первые две недели июля официально разрешалась охота на изюбря. В Прибайкалье на него охотились на солонцах - природных выходах соли, с собакой и с трубой. К примеру, в Баргузинском районе охотились при помощи специальной трубы, сработанной из сосны. Кроме мяса в дело шли панты, которые чрезвычайно ценились в Китае, кожа после специальной выделки шла на пошив одежды. Процесс выделки кож описала М. Бородкина, которая проводила исследования в прибайкальских селениях. «Выделка кож происходит следующим образом: в кислый отстой отрубей, называемый бурдуком, кладут шкуру дня на 2 - 3. Затем тупой литовкой соскабливают волос (выделывается лицо), после этого шкуру густо намыливают мылом и опять кладут дня на 2 - 3 в воду. Некоторые предпочитают класть кожу в густую мену из мыла, считая, что так она не портится. Дав немного подсохнуть, из шкуры шьют желаемые вещи» (Там же. С. 25).
Веками шел промысел на нерпу. Археологи утверждаю, что зверобойство на Байкале относится еще к донеолитическому времени. Охотились практически летом и осенью. В эпоху неолита, когда появилось такое грозное орудие, как гарпун, ольхонские буряты кроме традиционных орудий промысла применяли при охоте на нерпу и сети из конского волоса.
С годами этот способ охоты был усовершенствован. Н.П. Левин описывал его, изучая рыболовство и охоту на Ольхоне. «Охота еще проще и доступна всякому, даже непромышленнику-специалисту. Сеть плетется из конского волоса… Для сетевого промысла нужна еще опытная собака, роль которой у ольхонцев исполняют обыкновенные улусные собаки. Промысел основан на том, что нерпа, дышащая легкими, нуждается в свежем воздухе. На промысловых собаках лежит обязанность отыскать нерпичьи отдушины, найдя которые пронзительным лаем дать знать хозяину. Придя на зов своего помощника к отдушине, охотник вбивает около нее деревянный кол, за который привязывает сеть. Сеть опускает в воду через небольшую отдушину (хунге) таким образом, чтобы подошедший зверь непременно в ней запутался…» (Левин Н.П. Рыболовство и рыбопромышленность на Ольхоне. Известия, ВСОРГО. 1898. № 1. Т. 28). Именно бурятские охотники внедрили в практику охоты сани с парусом, лодки. При раскопках древних стоянок археологи находили свидетельства активной охоты. Издревле занимались охотой на нерпу и жители южнобайкальских сел и поселков. Вот что рассказывал в одном из своих очерков, В. Демин. «Охотников-нерповщиков в Култуке было много. К этой охоте готовились заблаговременно. Подбирали легких коней, ковали их и под каждого готовили кошевки. Для коней, которые на протяжение всей охоты находились на льду, шили теплые попоны, которыми их укрывали в холодные, ветреные ночи. Нерпу обычно стреляли с колен, иногда лежа, для чего вязали из конского волоса подколенники и подлокотники. Каждый охотник сам изготавливал себе экипировку из сукна, удобную и теплую. Бригада их пяти нерповщиков выезжала на двух кошевках. Брали все необходимое для себя и коней.
В прошлые века палаток не было, брали с собой дранье, из которого сколачивали балаган и выстилали пол, затем из лиственничных чурок рубили опечек, сбивали его снегом, а вверху выкладывали из плитняка каменку, на которой готовили пищу. Место охоты находилось напротив Толстого мыса, в 30 ккилометрах от Култука. Существовала примета удачной охоты: чем теплее и ярче весеннее солнце, тем больше нерпичьих лежбищ на льду. В это время появляются нерпята, которые тоже вылезают на лед через продушины. Но их не стреляли, как и самок, которые всегда находились при них.
Но самым потрясающим зрелищем всегда был выезд охотников на берег. В молодости мне не раз приходилось наблюдать, как это происходило. Никогда не забуду тех трагических минут, а повторялись они почти каждую весну, когда на глазах у всей деревни горный ветер (сродни Сарме) уносил лед от берегов Култука вместе с неропвищиками, ожидающими в километре от Култука утренних заморозков, чтобы выехать на берег с богатой добычей. Днем не выезжали, у берега лед не держал коней...
По традиции, когда нерповщики свежевали нерпу, то в каждом дворе охотника на тагане висел котел, в котором с утра до вечера варилась нерпятина, на сало ее топили. Мясо на вкус, особенно ласты, превосходное. Отведать морской свеженины заходили все, кому не лень. Лакомством были также заварные калачи на нерпячьем сале. Очень полезным считалось употреблять сало сырым, сдабривая его перцем, солью и чесноком». (В. Демин. Родовое гнездо. Восточно-Сибирская правда, 16 августа. 1997). Охотой на нерпу занимались жители Крестовки. Селение находилась в 160 верстах от истока Ангары.
Байкал был уникален во всем. И нет ничего странного, что просвещенные люди старались сохранить его природу, его уникальность. В мае 1900 года министр земледелия и государственных имуществ, действительный тайный советник Ермолов сообщал статс-секретарю А.Н. Куломзину дословно следующее: «В отношении своем, от 22 февраля сего года за № 719 Ваше Высокопревосходительство изволили сообщить мне Высочайшую Его Императорского Величества отметку: «К министру земледелия», по поводу указания во всеподданейшем отчете о состоянии Забайкальской области за 1898 год на беспорядочную и бесконтрольную охоту на водящийся в Байкале особый род тюленя (нерпа), не имеющую никакой пользы государству. В помянутом отчете указано вместе с тем предположение, что изучение природы нерпы и установление особых правил охоты на нее могли бы дать доход казне предупредить исчезновение байкальского тюленя». Трудно, конечно, представить себе, что император великой империи живо интересовался судьбой нерпы, но это именно так. Эта заинтересованность высшего чиновника позволяла поставить вопрос о специальной зоологической экспедиции на Байкал. И действительно, в 1901 году из средств фонда вспомогательных предприятий Сибирской железной дороги зоологическая экспедиция под руководством Коротнева, профессора университета святого Владимира, отправилась на Байкал.
Жители выселка Быстрая, к примеру, занимались звероловством и добыванием кедрового ореха. Очень незначительную часть времени занимало хлебопашество (ГАИО, ф. 25, оп. 9, д. 2487, к. 966, л. 2). Охотничий промысел был важным элементом хозяйствования и в после революции 1917 года, и в советские годы. В Слюдянском районе продолжали заниматься добычей нерпы. Существовал промысловый план. Так, в 1942 году, ее предполагалось добыть 500 штук. Норма составляла 17 штук на охотника. Отдельно занимались отловом бурундуков, кротов, ондатр. В городе и селах насчитывалось около 500 человек, являющихся членами добровольного общества охотников. По всему району шла слава об удачливых охотниках братьях Деминых, которые в один из сезонов в свободное от работы время добыли много соболей и убили 13 медведей.
Этот факт можно было бы назвать из разряда курьезных. Но старые охотники другого такого случая припомнить не могли. «Восточно-Сибирская правда» писала: «В августе 1956 года рыболовецкая бригада колхоза «Коминтерн» Слюдянского района осматривала сети, выставленные на Байкале в 5 километрах от берега. Рыбаки далеко на воде заметили черную точку, которая быстро приближалась к лодке. Вскоре оказалось, что это плывет большой бурый медведь. Когда рыбаки приблизились к зверю, он с ревом набросился на борт. Кобелев и моторист Сизых вступили в борьбу с медведем. Им удалось его убить. Туша зверя достигала в длину двух с лишним метров и весила около 250 килограммов». (ВСП. 1956, 30 авг.).
Охотников-профессионалов объединяла Слюдянская районная контора «Заготживсырье». У нее тоже был план пушнозаготовки. Нередко в газетах можно было прочесть такую информацию: «Задание 1952 года по пушнине выполнено на 165,8%. В числе передовиков-охотников Г.А. Демин, который в 3 раза перевыполнил взятое социалистическое обязательство по отстрелу пушнины». (ВСП. 1953, 27 янв.). Вообще жители прибайкальских сел и деревень вели смешанное хозяйство. Так, в Крестовке занимались исконно байкальскими промыслами – охотой и рыболовством, но некоторые еще сеяли хлеб и держали скот.
Правда, при всех видимых благоприятных условиях разведения здесь скота, оно имело свои границы. Причем границы реальные – небольшая площадь селения была сплошь окаймлена горами, которые естественным образом ограничивали скотоводство. Важным занятием жителей Прибайкалья было обеспечение собственной жизнедеятельности. Заготовка продуктов питания, дров, смолья, сена и зерна для домашнего скота составляли важнейшую задачу в любом селении. Весной и осенью с овец снимали шерсть, осенью заготавливали картофельную муку – перетирали картофель на терках. В это же время запасают смолье для освещения. В буквальном смысле топливо копали. Находили пень и «колупали» его специальным инструментом – копаницей и топором. Когда выпадал снег, по санному пути к домам завозились дрова и сено.
Байкальские населенные пункта
АДАМОВО
По данным историка М.М. Шмулевича, на территории современной Бурятии русское население постепенно сосредотачивалось в нижнем течении Баргузина, где долина расширялась до 35 верст, образуя степь с хорошими пастбищами. Здесь на протяжении 50 - 60 верст, от Байкала до Баргузинского острога возникла цепь зимовий и хуторов в 1 - 2 двора. Они получали название по фамилиям основателей, в основном выходцев из баргузинских отставных служилых. Так возникло село Адамово. Основателем его был отставной Яков Адамов, который, к слову сказать, основал несколько сел. М.М. Шмулевич считает, что Адамово возникло в 30-х годах XVIII века на северном берегу Баргузина, в одной версте от впадения речки Гусиха.
В 1975 году во время работы историко-этнографической экспедиции исторического факультета Иркутского госуниверситета были записаны воспоминания старожилов, в которых утверждалось, что раньше село находилось на противоположной стороне речки Адамовки. Когда стали прокладывать тракт по правой стороне реки Баргузин, селяне перебрались ближе к дороге.
По другой версии, записанной со слов местных жителей села Адамово, название села пошло от поселенца Адама (Адамова), который стал обживать здешние места. Вполне допустима и версия о названии села по имени речки Адамовки.
Первыми жителями называют Меньшиковых и Шелковниковых. Переселенцы из России - Королевы и Булатовы появились в селе в 70-х годах XIX века.
Как и многие другие сибирские села, Адамово получило развитие во многом благодаря созданию здесь почтовой станции. Зажиточными крестьянами считались братья Шелковниковы, которые получили подряд на содержание почтовой станции. Они имели несколько лошадей. В селе действовала часовня. В престольный праздник Ильин день в село приезжал настоятель Читканской церкви.
Известно, что сельчане занимались бондарным ремеслом, столь востребованным по всему побережью Байкала. Примерно такова же история других близлежащих сел – Ишимово, Гусиха, Журавлиха. Вот что пишет М.М. Шмулевич: «Зимовья заводили и на других мелких речках бассейна Баргузина. В одной версте от Шумихи-речки («…понеже она меж каменьев течет, беспрестанно шум бывает, и зимою она никогда не замерзает») стояло зимовье Лиственичное. В шести верстах от него – зимовье Ишимово. На речке Максимихе, выше по течению, зимовье Житково» (М.М. Шмулевич. С. 13).
СТАНЦИЯ БАЙКАЛ (ПОРТ БАЙКАЛ)
Населенный пункт возник в связи со строительством Кругобайкальского участка Забайкальской железной дороги в 1900 году. Здесь действовала таможенная застава, имелась больница, самостоятельная Байкальская Николаевская церковь. В 1930 году в связи с новым районированием Порт Байкал и Лиственичное вошли в Слюдянский район. Рабочий поселок Порт Байкал - ближайшая водная пристань, оказался в 100 километрах от районного центра.
Заседание Президиума Слюдянского райисполкома, на котором с информацией выступал профессор Иркутского государственного университета Б. Петри, проходило 19 сентября 1933 года. Петри докладывал о возможности реорганизации административного устройства Слюдянского района. По итогам заседания было принято постановление, в котором в частности затрагивались интересы Лиственичного: «В связи с ростом рабочего населения в районе и тем, что район приобрел транспортно-горный профиль, считать необходимым:
1. Реорганизовать Лиственичный сельсовет в рабочий поселок, как населенный исключительно рабочими Байкалстроя, водного транспорта и железной дороги.
2. Просить Крайисполком разрешить впредь до утверждения ВЦИК Лиственичного поссовета снять с рабочего поселка Листвянка налоги (молочный, мясной и картофельный).
Часть предложений Б. Петри была реализована. В частности, в 1934 году постановлением ВЦИК РСФСР село Лиственичное было отнесено к категории рабочих поселков.
В 1940 году был поднят вопрос об отнесении к категории рабочих поселков населенного пункта Порт Байкал, в котором к тому времени проживало более 2000 человек.
БОЛЬШАЯ РЕЧКА
Поселения возникло, по-видимому, в начале XVIII века. В 1989 году село отмечало 285-летие. Таким образом, сами жители считают датой основания села 1704 год. Название села пошло, скорее всего, от названия реки – Большая.
Река Большая длиной примерно 60 километров – горный приток Байкала. В своем течении она проходит по болотистой и горнотаежной местности. Большая является местом нереста байкальского омуля.
Вполне возможно, что образование поселения связано с началом строительства Посольского Спасо-Преображенского монастыря. Недалеко от нового поселения были устроены специальные сараи для сушки и хранения готового кирпича, который возили в Посольск по реке Большой.
Фамилии первых поселенцев - Ильковы, Лютаевы, Бурковы. Население занималось традиционными для этих мест промыслами – сельским хозяйством, рыболовством, охотой.
В 1927 - 1933 годах на берегу Большой началось строительство рыбоводного завода. Он предназначался для воспроизводства посольской популяции байкальского омуля. Так было положено начало промышленному разведению байкальского омуля. Производственная мощность составляла 120 млн икринок. В 1952 году была проведена реконструкция завода, его мощность увеличена почти в три раза. Реконструкции проводили в 1970, 1976 и 1993 годах. В результате мощность завода выросла до 1 млрд 250 млн икринок в год. Личинки омуля и пеляди стали поставлять в самые различные водоемы Сибири и Дальнего Востока.
С Байкалом связанные судьбы
АНДРИЕВИЧ Владимир Константинович (Каллистратович) (14.9.1838, г. Моздок – 1898, г. Очаков), ген.-майор, сиб. историк. Род. в семье городничего. В 1857 выпущен подпоручиком в 1-й гренадерский стрелковый батальон в Ярославле. Обучался в Академии Ген. штаба, затем служил в Финляндии, в Псковской, Витебской и Ковенской губ. В 1876 добровольцем уехал в Сербию, где участвовал в войне с турками в составе армии ген. Алимпиевича. В 1881 в чине ген.-майора был направлен в Читу начальником штаба войск Забайк. обл. В 1884 был назначен в Иркутск на должность губ. воинского начальника, в 1886 в этом же звании переведен в Красноярск. С авг. 1888 исполнял обязанности коменданта Очаковской крепости. В период службы в Забайкалье в связи с реорганизацией казачьих войск занялся их историей. Собранные материалы послужили основой для создания работ по истории Забайкалья. В Иркутске А. начал работу над самым крупным своим трудом – многотомным «Историческим очерком Сибири». Тома выходили в разных городах – Иркутске, Петербурге, Томске, Красноярске, Одессе. Сиб. историей А. продолжал заниматься и в последние годы жизни. В Очакове им была завершена еще одна большая работа – «Сибирь в XIX в.» Работы А. основаны гл. образом на материалах законодательных актов, их отличает компилятивность, отсутствие науч. методики обработки источников, беспомощность в выводах. Это не ист. исследования, а в лучшем случае подборка официальных материалов по истории края. Тем не менее труды А. заняли свое место в историографии Сибири как редкое собрание труднодоступных источников.
АНИСИМОВ Василий Иванович (1904, г. Иркутск – 7.7.1932, г. Иркутск), художник-график. В детстве посещал курсы худож. студии И. Л. Копылова в Иркутске, позже консультировался по технике гравюры у Б. И. Лебединского, 2 года занимался в худ. студии-мастерской И.Л. Копылова, затем выехал в Москву на курсы при Всехудожнике. По окончании учебы А. всецело отдался творческой работе. Его интересовала сиб. природа, жизнь охотников, рыбаков, землепашцев, лесорубов. Известны линогравюры А.: «Лодка с рыбаками», «Грузчики», «Пильщики», «Пристань на Байкале», «Штукатур», «Дождь в Иркутске», «Знаменское предместье в Иркутске», «Бьют орехи», «Легенда о Байкале» и др. А. сотрудничал в газетах «Власть труда», «Восточно-Сибирская правда» и «Востосточно-Сибирский комсомолец». На первых порах он резал клише для газеты на дереве и линолеуме, а с появлением цинкографии создавал многочисленные газетные рисунки. В 1932 «Восточно-Сибирская правда» выпустила альбом А. «Агитплакаты в борьбе за хлеб и лес», состоящий из черно-белых рисунков и карикатур. Редакционные командировки в глубинки края, трудные условия проживания в сырых таежных бараках (особенно зимой) подорвали здоровье А., он скончался от воспаления легких.
АРЕМБОВСКИЙ Иосиф Вячеславович (16.10.1907, г. Иркутск – 5.1.1954, г. Иркутск), палеонтолог, археолог. Род. в семье торгового служащего. В 1917 поступает в Ирк. реальное училище. В 1921 переведен в 10-ю совшколу 2-й ст. В нач. 1923 поступает на курсы по подготовке в вуз (окончил осенью того же года). 10 апр. 1924 был принят в музей ВСОРГО практикантом по археологии. Осенью 1926 поступил на пед. ф-т Ирк. ун-та, но в 1928, по окончании 2-го курса естественного отделения пед. ф-та, из-за тяжелого материального положения вынужден был оставить ун-т. С июня 1933 по приглашению администрации краевед. музея работает в должности науч. сотрудника. Ведет курс палеонтологии в Ирк. горно-металлург. ин-те. С мая 1939 – лаборант-ассистент Ирк. ун-та. В 1942 призван в армию, после ранения возвращается в Иркутск. С 1946 – зам. директора краевед. музея по науч. части. В 1948 окончил заочное отделение ист.-филол. ф-та Ирк. ун-та.
БАЙКАЛЬСКАЯ ВОЕННАЯ ФЛОТИЛИЯ. В мае 1920 после выхода частей 5-й Армии к границам ДВР и Монголии часть Сиб. воен. речной флотилии, созданной приказом РВСР от 29 дек. 1919, была перебазирована на оз. Байкал. Гл. база находилась в Иркутске, штаб – в пос. Лиственичное. В состав Байкальского отряда входили 3 канонерские лодки, 13 катеров, вспомогательные суда. В навигацию 1920 Б. в. ф. находилась в оперативном подчинении РВС 5-й Армии. Суда несли охрану туннельного участка Кругобайк. ж. д., дозорную службу, занимались трансп. перевозками. В июле 1920 Б. в. ф. участвовала в подавлении кулацкого мятежа в Баргузинском уезде. 12 февр. 1921 была реорганизована в Байк. дивизион в составе 2 канонерских лодок и 4 сторожевых катеров, расформированный 1 авг. 1922.
БАЙКАЛЬСКИЙ (ЗАМОРСКИЙ) ТРАКТ соединял Ирк. губ. и Забайк. обл. Протяженность по территории Ирк. губ. составляла 61 версту. Проложен в XVIII. Б. т., начинаясь в черте Иркутска, проходил через селения Разводная, Тальцинское, Никольское, Лиственичное. В летнее время путь продолжался через оз. Байкал в Забайкалье на пароходах. Зимой (с сер. января) устанавливалась «ледяная дорога» по Байкалу. По Б. т. перевозили грузы, почту, пассажиров, проходили арестантские партии. В 90-е XIX почту по Б. т. перевозили еженедельно по четвергам. В границах Ирк. губ. на Б. т. были устроены 3 почтовые станции: Патроновская, Тальцинская, Лиственичная. Расстояние между ними в среднем составляло 20,3 версты. В 60-е XIX на почтовых станциях Б. т. для почтово-пассажирских перевозок находилось по 9 пар почтовых лошадей, 2 пары обывательских (на каждой станции) и 1 этапная (4 пары лошадей). В 1889 – 54 лошади (по 18 лошадей на каждой станции). В 1889 казна за содержание почтовых лошадей на Б. т. заплатила их владельцам 38 322 р. Путешествие по Б. т. от г. Иркутска до ст. Лиственичная стоило путнику в кон. XIX – нач. ХХ 1 р. 83 коп. Плата взималась за один перегон; определялась расстоянием между станциями. Стоимость версты пути устанавливалась в размере 3 коп. Перевозки, содержание почтовых станций, ремонтные работы на Б. т. выполняли крестьяне прибайк. селений Ирк. губ. и Забайк. обл.